— Коньшин! — подал он руку. — А я, понимаете, думал — сын. Он должен забежать после школы… Входите, входите, что же я! — спохватился он.

В комнате вкусно пахло жареным; в углу, у окна, прямо на полу стояла электроплитка со сковородкой. На ней шипела картошка.

— Решил, само собой, с ним здесь пообедать, — Коньшин, суетясь, выключил электроплитку; он явно чувствовал себя не в своей тарелке. — Жена в больнице, с почками у нее… Вы, наверное, по поводу Васина? Какое несчастье! Только что мне звонили из больницы: умер, не приходя в сознание.

— Его личное дело у вас? Мне нужны кое-какие данные.

— Сейчас принесу, обождите.

Пока он ходил, я осмотрел комнату. Шкаф отодвинут от стены, за ним виден край застеленной серым одеялом раскладушки. На подоконнике тарелка с краюшкой черного хлеба, в углу, возле плитки, сумка с картофелем. Видно, Коньшин бывает здесь чаще, чем дома.

Он вернулся, в руке папка с разлохмаченными краями.

— Вот. Только здесь один дубликат личного листка, и все.

— А остальное?

— В органах… Нет, нет! — поспешил объяснить Коньшин. — Понимаете, Васин переводился в цех «Б». Им нужен шофер. Вот мы и послали туда на проверку. Теперь, само собой, придется другую кандидатуру подыскивать.

Снова цех «Б»! Услужливо напросилась готовая версия: Васин убит именно потому, что кому-то надо было вместо него в цех «Б». Я гнал ее прочь: никаких пока версий! Только факты. Голимые факты, как любит говорить Фрол Моисеевич.

Личный листок заполнен четким почерком.

— Васин сам заполнял?

— А как же! Мы требуем!

Я стал переписывать к себе в блокнот: «Васин Николай Николаевич… 1891 г. р… Село Мигаи, Одесской области…»

— Его что — эвакуировали сюда?

— Нет, приехал сам, еще куда как до войны… Вот: «На комбинате работает с 1932 года». Очень хороший шофер, уважали его в коллективе. Коммунист, само собой, авторитетный такой товарищ… Ай-яй-яй, такое несчастье!

Дверь приоткрылась.

— Пап…

— Нельзя сейчас ко мне, Витя, обожди в коридоре.

— Пусть, пусть, уже все. — Я захлопнул блокнот. — Распорядитесь только насчет пропуска, пожалуйста.

— Это пожалуйте, это мигом!

Коньшин стал звонить по внутреннему телефону в проходную. А мы с тезкой молча изучали друг друга. Моя личность не вызвала у пацана особого интереса — сильно отвлекала жареная картошка; хотя она уже и не шипела, но тем не менее источала соблазнительные запахи.

Витя сначала только косился в сторону сковородки, а потом уставился на нее откровенно, не таясь и сглатывая слюну.

— Ну вот, — объявил Коньшин радостно; ему, видать, тоже не терпелось спровадить меня и взяться за картошку. — Идите — там уже готово. На две недели хватит? По всей территории комбината, за исключением, само собой, цеха «Б», — он, извиняясь, крутнул рукой. — Туда мы не выписываем, только через них, — и указал пальцем в потолок.

У входа на комбинат висел огромный красочный плакат:

Под плакатом Доска почета. Проходя мимо, я отыскал на ней фотографию квартирной хозяйки и удовлетворенно улыбнулся: свой человек! Не очень похожа: сосредоточенная, брови сдвинуты, губы сжаты. А может, она на работе именно такая: откуда мне знать?

Вахтер с кобурой на боку долго и придирчиво рассматривал удостоверение, сличал с временным пропуском, словом, всячески демонстрировал мне, работнику милиции, свою неусыпную бдительность.

— Гараж у вас где?

Задвигал молча губами, пораздумал еще: не подвох ли, имеет ли он право отвечать на такой прямой вопрос?

Решил, что имеет:

— Вон то здание с большими окнами. Наверху бухгалтерия, внизу гараж. К диспетчеру, небось? Тоже наверху.

На лестнице меня встретил Юрочка:

— Я тебя из окна увидел.

Он узнал уже многое. Я даже удивился: за такое короткое время!

Николай Васин считался у шоферов справедливым человеком. Если случались какие-нибудь недоразумения или споры — шли к нему, а не к начальству. И тем не менее у него могли быть враги. Крутой характер! Не признавал никакой середины, никаких компромиссов, рубил правду сплеча, лжеца называл лжецом, а лодыря лодырем. Недавно группа старых рабочих по его предложению обратилась к директору с просьбой уволить за бесчестное поведение одного слесаря.

— Уволили? — спросил я.

— Да. Ребров фамилия… Погоди, не пиши, его сразу взяли в армию.

— Надо все-таки проверить.

— Уже! На прошлой неделе отправили на фронт…

Еще вот что. Машина с кирпичами стояла здесь в гараже со вчерашнего вечера. Васин вез их прямо с кирпичного завода на строительство насосной станции внизу, у реки, но по дороге что-то там забарахлило в моторе и он еле докатил в гараж. Возился сегодня до самого обеда.

Это важно! Выходит, преступник тоже мог знать, что машина с кирпичами поедет по тому крутому спуску. Шланг подпилен, скорее всего, ночью.

— С диспетчером не говорил?

— Нет еще.

— С ним я сам. А ты пока разузнай, охраняется ли ночью гараж. Вообще, все насчет гаража. И про напильник спроси, особенно про напильник…

Не успел я еще подняться по лестнице, посмотрел вниз — а Юрочка уже там беседует с каким-то молодым парнем. По-свойски, за плечо его взял — старый приятель!

Тоже одно из Юрочкиных великолепных качеств — он сразу, в любом месте, обрастает кучей друзей и добровольных помощников. Пол, возраст, уровень развития никакой роли не играет. Он умеет подобрать ключик к каждому, и ему выкладывают в дружеском разговоре такое, что на допросе иной раз клещами не вытащишь.

Диспетчер сидел за столом возле широкого окна в полстены, выходившего прямо в гараж; отсюда хорошо видна большая часть машин и выездные ворота, огромные, на две машины.

Одна нога у диспетчера неестественно прямо вытянута.

Я скосил глаз под стол. Протез! Представился ему. Улыбается:

— Мы с вами соседи по квартире, товарищ лейтенант. Тиунов моя фамилия.

— А, Вовкин папа! — догадался я. — Того самого Вовки, который боится один с братишкой ночевать.

— Случай был такой, еще давно, я в госпитале лежал. Пьяный окно выбил, в комнату ломился. Вот они и боятся с тех пор.

У Тиунова приятное открытое лицо. Хорошо, что наше с ним знакомство началось не с официальностей. Люди, даже не имеющие никакого отношения к преступлению, часто настораживаются, когда представляешься им в качестве оперативного работника уголовного розыска.

Тиунов, конечно, догадывался, зачем я пришел, но не начинал разговора первым, ждал моих вопросов. А когда я спросил его мнение о причинах несчастья, сказал мрачно:

— Моя вина, что дядя Коля погиб.

Вот уж чего я не ожидал! Признание? Непохоже.

— Что вы имеете в виду?

— Ведь я назначил его в поездку.

— Разве не он должен был ехать?

— В том-то и дело, что нет.

— А кто?

— Сменщик, Олеша Степан. Вот видите — график. — Он показал мне расчерченный лист на стене. — Сегодня на зисе по графику работает Олеша. А я его снял.

— Когда?

— В самый последний момент, уже когда ехать.

Все шло насмарку, все наши поиски тайных и явных врагов Васина! Совсем не Васин должен был погибнуть!

— Почему сняли?

— Да выпил парень! Ремонтировали они тут с Васиным машину — с бензонасосом беда, диафрагма прорвалась, а новую где взять? Потом пришел Степан за путевкой, а я запах учуял. Хоть он тут и клялся и божился, что пятьдесят грамм всего — ни капли больше. Но разве я могу рисковать, раз почуял? У нас и так машин — кот наплакал.

— И вы вызвали Васина из дому?

— Да нет, он еще здесь был, никуда не уходил. Я и говорю: выручи, дядя Коля, отвези кирпичи на стройку, там давно ждут. Он Степку отругал тут, при всех. Мол, сосунок, а уже себя не в ту сторону проявляешь. И пошел заводить машину — он не то, что иной, рядиться не станет, надо так надо… Поехал, а полчаса спустя мне звонят — убился дядя Вася. И главное что — тормоза! Он на них всегда первое внимание. Вот уж правду говорят: от судьбы не уйдешь…