Я промолчал. Нет, здесь не судьба, не злой рок, здесь человеческая рука. Только не в того попали, в кого метили!
9.
Несколько минут спустя в маленькой комнатке, где обычно отдыхают шоферы, я разговаривал со Степаном Олешей. Он неожиданно оказался знакомым: Динин двоюродный брат; мы виделись однажды в столовой.
У этого восемнадцатилетнего верзилы все было подчеркнуто крупным: и бульдожьи челюсти, и каменный лоб, и еще по-детски пухлые губы, и красные, в ссадинах руки с толстыми негибкими пальцами. Я смотрел на него со странным чувством: парень уцелел благодаря слепой случайности. Не тот, не Васин, а он должен был лежать под машиной с раздавленной грудью. Вот, говорят, водка губит человека. Степана Олешу водка спасла.
— Сколько я там выпил, товарищ лейтенант! — Он был очень взволнован, даже напуган, и толстые губы нервно подрагивали. Но мне почему-то казалось, что в обычной обстановке Степа — порядочный нахал, самоуверенный, наглый… — Верите, вот такую малость! — Он развел пальцами сантиметра на два. — Да вы у кого угодно спросите — все видели.
Он думал, что решающее сейчас — сколько выпито: пятьдесят граммов или сто. А меня интересовало совсем другое. Только я не хотел спрашивать прямо.
— Машина была исправна?
— Исправили.
— И тормоз?
— Ну, тормоз! Дядя Коля за тормоза, знаете, как гонял? Как что — сразу регулировать, как что — сразу продувать.
— А знаешь, почему авария?
Он поскреб в затылке:
— Да сказали ребята — тормоза. Шланг будто инспекция с машины для проверки сняла. Только я все равно не пойму.
— Вот видишь! А говоришь — гонял за тормоза.
Развесил губищи:
— Ну, не знаю…
— Может, кто подшутил? Разрегулировал там что.
— Скажете тоже! — он скривился в усмешке, настолько нелепым показался ему мой вопрос. — Кто над дядей Колей шутить вздумает?
— Почему над дядей Колей — над тобой!
— Надо мной?
Он задумался: медленно, тяжело ворочались чугунные шары под толстой черепной коробкой.
— Ты ведь должен был ехать, не он.
— Надо мной? — повторил он и вдруг застыл, пораженный догадкой. Нижняя челюсть отвисла, глаза словно остекленели.
— Ну, что?
— А не Андрюха ли? — выговорил шепотом. — Смагин Андрюха! Факт!
На глуповатом лице парня так явственно обозначились обуревавшие его чувства — изумление, страх, ненависть, — что я сразу решил: этим Андрюхой придется основательно заняться.
— Кто такой Смагин?
— Тоже шофер наш. На полуторке вкалывает. Вот сволочь! — Его большие руки непроизвольно сжались в кулаки.
— Погоди лаяться. Может, вовсе не он.
— Он, факт — он!
— Почему ты так решил?
Я изобразил недоверие, чтобы раззадорить Олешу. Но он и без того горячился сверх меры.
— А потому, что больше некому! Ему не впервой такие фокусы выкидывать. Недели три назад тоже хорошенькую штучку мне устроил! Затолкал бумаги в бобину, в дырку для главного провода. Заводится мотор, стреляет и сразу глохнет. Я и так, я и сяк, аж взмок. А этот стоит себе и посмеивается. У-у!
Он, скривив лицо, погрозил кулаком Смагину, которого в эту секунду несомненно видел перед собой.
— Но ты все-таки нашел причину? — вернул я его к прежней теме.
— Найдешь, как же! Просто Изосимов случайно видел, как Андрюха бумагу туда пихал. Подошел и говорит ему: «Вынь сейчас же!»
— А он?
— Куда деваться, если разоблачили? Выковырнул отверткой… И вообще, он такой… Лезть напрямую боится, я двину — одно мокрое место останется. Так он втихую пакостит, шепотком.
— Еще случаи были?
Опять заворочались тяжелые шары.
— Были, да я уж теперь не припомню. Ну, там инструмент какой возьмет, а на место не положит. И все хиханьки да хаханьки.
— Почему он к тебе привязался? Или с другими у него тоже так?
— Да нет, все больше со мной… Из-за одной девчонки. — Олеша ухмыльнулся. — Я раз с ней по улице прогулялся, так ему, видишь ли, не по нутру.
— Что за девушка?
— Да так, ученица одна, в десятом классе. Зойка, Сарычева фамилия.
«Ищи женщину!» — гласит старое правило, которое приводится чуть ли не во всех детективных романах. Вот и здесь появилась женщина, а с ней, возможно, и мотив преступления.
— Андрей с ней дружит?
— Да вроде.
— Зачем же ты полез?
— А может, она ко мне? — Пухлые губы растянулись в сальной улыбке. Да он самоуверенный, самовлюбленный нахал! — Что я, Квазиморда какая?
Олеша явно ждал, что я потребую подробностей. И тогда он начнет их выкладывать, детально, со смаком, чтобы этот хромой лейтенант из милиции знал, какой он, Степа, фартовый парень, как ловко он отбивает девчат у разинь вроде Андрюхи.
Я не доставил ему этого удовольствия.
— Где Смагин живет? Адрес его знаешь?
— Да на смене он. Поехал с грузчиками на товарный двор. — Олеша встал. — Я пойду, а?
— Иди. Но из гаража никуда без моего разрешения.
— Так что — здесь и ночевать? — Он хмыкнул. — У меня помягче ночевки есть.
— Если понадобится — будешь и ночевать, — пресек я его попытку пофамильярничать со мной. — Человек погиб, идет расследование, ясно?
Олеша смущенно потоптался на месте, не зная, что сказать, и, наконец, припомнил, не очень к месту, чужую остроту:
— Нам, шоферам, все равно — спать или ехать. Спать даже лучше.
— Можно без трепа? — оборвал я строго. — И чтобы о нашем с тобой разговоре — никому ни звука. Спросят, скажи — про всякие неисправности в машине интересовался следователь.
— Есть! — ответил он по-армейски и закосолапил к двери, громко шаркая по полу обитыми подковкой каблуками сапог.
Я отправился на поиски Юрочки. Нашел его возле гаража. Он стоял у самых ворот и что-то прикидывал, поглядывая то на кирпичный корпус цеха справа, то на высокую, тоже кирпичную, старой фигурной кладки ограду с левой стороны гаража.
— Гляди, — сказал он. — Вот ты преступник.
— Экспериментик? — усмехнулся я; Юрочка обожал следственные эксперименты — одна из его слабостей.
Он никак не среагировал на мою усмешку.
— Только что ты повредил тормозную систему напильником. Что ты с ним сделаешь? Куда денешь?
— Проглочу.
— Нет, серьезно.
— Спрячу, конечно.
Юрочка удовлетворенно кивнул.
— Еще бы! А конкретно — куда?
— Ну, не знаю. В гараже где-нибудь. Мало ли…
— Где именно? — не унимался он. — Вот, посмотри.
Пол цементный, недавно отремонтированный, еще без выбоин. Для каждой машины отведено свое место, отгороженное невысокой, всего в два кирпича, кладкой. Под окнами диспетчерской, у противоположной воротам стены — ремонтная яма, тоже цементированная, со ступеньками. Ряд ящиков, наподобие ларей, для хранения инструмента с жирно намалеванными черной краской фамилиями шоферов. На каждом ларе — висячий замок.
И больше ничего. Просторный гараж выглядит пустующим, хотя на месте пять машин из семи. До войны их здесь, вероятно, размещалось десятка полтора, не меньше.
Да, в гараже не очень спрячешь. Если только… Нет, даже дураку в голову не придет подсунуть орудие преступления в чужой ящик. Его все равно обнаружат, не сегодня, так завтра, и опознают. Шоферы насчет инструмента народ завистливый, знают его наперечет у всех в гараже.
Взять с собой? Вынести с территории комбината?…
— Вряд ли, — покачал головой Юрочка. — Опасно. Вдруг в проходной проверят. Куда проще вывезти на машине и потом выбросить где-нибудь. А еще проще не выходя с территории.
— Швырнуть через забор? — догадался я; не зря ведь Юрочка прохлаждался именно здесь, у ворот.
— Ага, дошло?
Я сразу приуныл. Ну, тогда ищи-свищи! Кругом снег, сугробы. Напильник не отыскать.
— Да, дело швах!
— А ты не унывай, лейтенант! — Юрочка вытащил из кармана какую-то плоскую железяку и, размахнувшись, перебросил ее на ту сторону забора. — Если только напильник там — достанем.