— Подсунули ему радость на барахолке. Дите, ну форменное дите! Ни шить на ней, ни настроить — переломано все и заделано наглухо. Хоть признала Станислава по ней — и на том спасибо.
— Как? — не понял я.
— Ну, подошел поезд, народу высыпало, что гороху из дырявого мешка. И все солдаты, солдаты — как признать? А он в письме отписал: купил, мол, вам, маманя, машинку швейную. Ну, я по ней и высмотрела: на всех одна машинка только и была.
— А разве так не узнали бы?
— Откуда? Я ж его прежде ни разу не видела.
Не видела? Ни разу не видела?! Что ж это такое, как я прозевал!
— А когда замуж выходили?
— Да не захотел он тогда меня смотреть. Уж уговаривал его Коля: давай, поедем, посмотришь — я ведь не в самих Мигаях жила; да вроде вам уже рассказывала? А он: не хочу, не хочу, хоть она там самая что ни на есть ангел. Не хочу — и все! А когда Коля в дом меня привез, Станислава уже и след простыл. Конечно, жалел он потом, говорит, жалел так, что хоть плачь; в училище не сладко было. Но ведь упрямый, упрямый, как отец. Вся ихняя порода такая. И Коля, и Митя, брат его, который в Киргизии…
Брат меня не интересовал, семейный характер тоже. Только Станислав! Только Станислав!
— И фотокарточки его у вас не было? — перебил я.
— Есть одна, пожелтелая вся, что на ней разберешь? С классом он там, двенадцать годков всего, пацанчик совсем. Скуластенький, обстриженный. А сейчас вон ка кой вымахал…
Значит, фото нет — этот тоже не снимок.
Нить — и еще какая!
С трудом скрывая буйную радость под напускным равнодушием, попрощался с Васиной. Она ничего не должна заметить; от нее может узнать Станислав.
Потом стал бродить по улицам, выбирая самые тихие. Так, без всякой цели, только чтобы привести в порядок растрепавшиеся мысли.
Мотив убийства Николая Васина? Пожалуйста! Уж старый-то Васин сумел бы раскрыть подставку — вот вам и мотив.
Мотив убийства Тихона Клименко? Пожалуйста! Жил в соседях у Васина в Мигаях. Тоже знал Станислава в лицо.
Станислав — вот то, что они знали оба, Васин и Клименко, и за что, мешая чьим-то черным планам, хоть сами сном-духом не ведали, поплатились жизнью.
Нет, эту ниточку нельзя выпускать из рук! Эта ниточка нас еще кое-куда приведет!
Дождавшись вечера и отстояв сколько-то времени у забора, чтобы было ближе к восьми, я постучался в двери избушки на Первой Западной.
Глеб Максимович, снова в самых что ни на есть домашних видах, посмотрел на меня — и понял.
— Что — не с пустыми руками?
— Ох, Глеб Максимович!…
— Сейчас товарищ Ванаг придет. — Он покрутил заводную головку на часах. — Потерпите еще семь минут, чтобы дважды не рассказывать. А я пока тут с бумагой одной разделаюсь…
Ровно через семь минут, преподав мне, как всегда, урок точности, появился Арвид. Он, несомненно, обрадовался, увидев меня, но напрасно было бы ожидать каких-то внешних проявлений в словах или даже во взгляде; настолько я уже его изучил.
Короткий обмен приветствиями, рукопожатие — и мне, наконец, дали возможность облегчить свою душу, выложить рвущуюся наружу новость.
Да, я их ошарашил! Оба сидели молча, обдумывая только что услышанное.
И все-таки Глеб Максимович отреагировал не совсем так, как мне бы хотелось. Не бросился пожимать мне руку, не стал поздравлять с выдающимся успехом:
— Тут она, заковыка! Так я и предполагал, что со Станиславом Васиным неладно, — и вот, подтвердилось.
Это еще ничего, это еще можно было с известной натяжкой даже принять за похвалу. Но затем последовало:
— Жаль, конечно, что вам не пришло в голову спросить ее раньше. Тогда бы все упростилось.
Я сразу ощутил всю неизмеримую глубину своей вины. Да, в самом деле, как же не сообразил!
— И все-таки молодец! Просто молодец! Ведь не пойди вы к ней сейчас…
Опять верно! Мог ведь не пойти — мало что она меня спрашивала. А вот пошел…
Так швыряло меня вверх-вниз по душевной шкале радости и печали, пока Арвид не кончил думать свою великую думу и не переключил все внимание на себя:
— Значит, партизанский отряд — липа?
— Вовсе не обязательно, — горячо возразил я. — Почему, думаешь, он удрал из Балты в Белоруссию?
Глеб Максимович взглянул на меня с одобрением:
— Верно, почему?
— Все объясняется очень просто! — Я волновался; додумался до этого еще во время ходьбы по улицам и теперь наступала решительная проверка: как они отнесутся, Арвид, Глеб Максимович? — В Балте был настоящий Станислав Васин. А в Белоруссии вынырнул уже подставной…
— Из чего следует, что вся операция готовилась давно и тщательно, — продолжил за меня Глеб Максимович. — Тот самый «Онкель» — по-немецки Дядя — все вызнал здесь про отношения в семье Васиных, передал в свой центр, они там отыскали Станислава, устранили его…
Я с жалостью подумал о Матрене Назаровне: бедной женщине предстояло перенести еще один удар: она и не подозревает.
— …И, заменив своим человеком, внедрили в партизанский отряд с прицелом на выход в наши тылы, — закончил Глеб Максимович.
Я напомнил:
— У него гемофилия.
— Или лжегемофилия. При известных условиях можно создать подобие — я справлялся у медиков… Что ж, теперь наш ход. В основном он уже подготовлен. Главная цель — спутать им карты. До сих пор все шло так, как ими задумывалось, по крайней мере, внешне. Теперь в игру вступим мы…
План у Глеба Максимовича был таким. Прямая слежка за Станиславом Васиным, или как там его зовут в действительности, вряд ли что даст. Более целесообразно организовать выезд Станислава с машиной хотя бы на день в соседний город Зеленодольск. Там размещены предприятия, поставляющие сырье для комбината, так что ничего необычного в командировке никто не усмотрит. Туда же отправится и помощник Глеба Максимовича вместе с Арвидом. У них одна задача — подольше задержать Станислава в Зеленодольске. Неисправность машины, авария, ремонт моста через незамерзающую речку Парную на шоссе возле Зеленодольска — что угодно, лишь бы ему пришлось остаться там на более долгий срок, не предусмотренный командировкой.
Это сразу внесет осложнения. Возможно, забеспокоится сам Станислав, возможно, его сообщники, сам Дядя. Не зная, что с ним случилось, и заподозрив неладное, будут искать связи, выяснять всяческими путями, что произошло.
Словом, в спокойной обстановке труднее рассчитывать на неправильные ходы противника. Неожиданная же смена обстановки, непредвиденные осложнения озадачивают, нервируют, приводят к ошибкам.
А достаточно только раз ошибиться…
Как сказал Глеб Максимович, на минуту ума не станет, навек в дураки попадешь!
Той же ночью за Станиславом Васиным, прямо домой с комбината прислали дежурную машину. Привезли его в диспетчерскую и, вручив уже готовое командировочное предписание, срочно отправили в Зеленодольск с двумя работниками из отдела снабжения.
22.
Непредвиденные осложнения начались очень скоро. Только прежде не у Станислава Васина — у меня самого.
С утра я был свободен: моя работа начиналась лишь вечером — и на всю ночь. В сложном концерте, который должен был состояться под управлением главного дирижера Глеба Максимовича, мне отводилась очень скромная роль. Оставалось только утешаться тем, что в оркестре не бывает неважных инструментов, все инструменты важны, и достаточно сфальшивить, скажем, какому-нибудь рожку, как тотчас же нарушается общая стройность звучания.
Так, вероятно, утешают себя все начинающие музыканты. О том, что основную мелодию ведут все-таки другие, они, так же как теперь я, предпочитают не думать.
Ким сегодня тоже что-то в школу не очень спешил, все возился со споим Фронтом.
— Смотри, опоздаешь!
— А нам к десяти. Уроков все равно не будет — пойдем снег чистить.
Стояли буранные дни, перемело все улицы. Снежные бугры поднялись выше заборов, угрожающе подступая к низкорослым хатенкам и застилая свет в окнах первых этажей больших зданий. Горисполком объявил ударный субботник по очистке улиц, и на помощь взрослым поднялся весь школьный народ, начиная с четвертого класса.