Это меня настораживало. Я по нескольку раз возвращался к уже ранее заданным вопросам, требовал уточнить, расширить показания, добиваясь истины, и в конце концов понял, что занимаюсь бесплодным делом. У каждого из свидетелей уже давно сложилось свое собственное мнение об Андрее, и все поступки парня, хорошие и дурные, оценивались ими предвзято, в зависимости от этого мнения. Я же как дознаватель не должен присоединяться к той или иной оценке. Мое дело добыть из показаний свидетелей сам голый факт, очищенный от всяких субъективных наслоений, и самостоятельно оценить его вкупе с другими бесспорными фактами, полученными в ходе дознания.

Вот моя предварительная беседа с шофером Бондарем.

— Какое у вас мнение об Андрее Смагине?

— Какое мнение? Никакого мнения. Рядовой труженик баранки.

— А о Степане Олеше?

— Парень как парень.

— Ладят они между собой? Или ссорятся?

— И ладят, и ссорятся.

— Почему ссорятся?

— А почему бы им не ссориться. Оба молодые, оба горячие, оба за девушками ухаживают. Самый раз ссориться,

— И при вас ссорились?

— Вот чего не было, того не было.

— Откуда же вы тогда знаете, что они ссорятся?

— Я же говорю: дело молодое, только бы попетушиться. Сам, что ли, молодым никогда не был…

Не правда ли, содержательный разговор!

А вот выписка из протокола допроса того же Бондаря:

Вопрос: Ночевали ли вы прошлой ночью в комнате отдыха шоферов?

Ответ: Да, ночевал.

Вопрос: Кто еще ночевал вместе с вами?

Ответ: Наши шофера Андрей Смагин и Владимир Изосимов.

Вопрос: Выходил ли кто-нибудь из вас в течение ночи?

Ответ: Я лично не выходил ни разу. Изосимов тоже не выходил. Андрей Смагин выходил курить, раза четыре или пять.

Вопрос: Изосимов не выходил или вы не видели, как он выходил?

Ответ: Я не заснул всю ночь, с двенадцати часов — выспался днем. Если бы Изосимов выходил, я бы обязательно видел, так как лежал на скамье возле самой двери.

Вопрос: Подолгу ли отсутствовал Андрей Смагин?

Ответ: Точно не могу сказать. Часов у меня не было.

Вопрос: Скажите приблизительно.

Ответ: Минут по пятнадцати-двадцати.

Вопрос: Может быть, полчаса?

Ответ: Может быть, и полчаса.

Вопрос: Когда и с кем ушли вы из комнаты отдыха?

Ответ: Ушел вместе с Изосимовым и Смагиным, когда пришел диспетчер Тиунов и сказал, что пора разогревать машины.

Тут уже конкретные факты, необходимые следствию. Вообще говоря, Бондарь произвел на меня неблагоприятное впечатление. Хитрый дед, изворачивается, как может, лишь бы только не сказать ни про кого ни доброго, ни дурного… Не дай бог, отзовешься о человеке хорошо, а он преступник, и на тебя же самого за хорошее о нем мнение станут смотреть косо. Плохо скажешь — и того хуже: еще узнает, затаит зло и при случае спустит на тебя собак. Так не лучше ли плыть по середке, никого не трогая и не задевая?

А что тем самым розыск преступника затруднится, на то наплевать. Пусть оперуполномоченный сам кумекает, он деньги за свою работу получает.

Совсем другое дело Владимир Изосимов. Еще сравнительно молодой мужчина, бывший фронтовик, уволенный вчистую из армии после тяжелого ранения, не скрывал своих симпатий и антипатий:

— Степан Олеша?… Ну, этот никогда не надорвется и нервы себе тоже не попортит! Таких на фронте называют сачками — слышали?… Андрей Смагин? Совсем другое дело! Старательный паренек, на работе и дома тоже. Знаете, у него недавно мать болела, так он не хуже ее со своими двумя младшими сестренками справлялся. И в семье поспевал и в гараже никто от него жалобного слова не услышал. Натуральный человек!… Ладят ли Андрей со Степаном? Да как им ладить, если один кулаками силен, а другой головой. А кулаки и голова, что лед и пламень… Нет, до открытых ссор дело никогда не доходило. По крайней мере, я не видел.

У меня были другие сведения. Я осторожно напомнил:

— Что там у них с индукционной катушкой вышло?

— С бобиной-то? Да так, чепуха, детство.

— Прошу, расскажите подробно.

— Ну, иду я, вижу: Андрей в Степановом зисе копается, в моторе. Не обратил бы я особого внимания, подумал, Степка попросил его помочь, да странным одно мне показалось. Вот только на днях они поругались. Девушку Андрея, Зоей ее звать, Степан задевал. Неужто помирились?… Часа через полтора смотрю, Степан воюет с мотором. Так его, этак — глохнет. Ну, силища у него медвежья, он знай себе крутит заводную ручку, вместо того, чтобы смекалку в ход пустить. Я уходил зачем-то, в контору, что ли. Иду обратно — Степан уже ручку в сторону, в мотор головой нырнул. А Андрей в стороне стоит, посмеивается. И тут только мне в башку стукнуло, отчего ему так весело. Говорю: ты, что ль, там напортил, а, Андрей? А ну, исправь!… Он бумажку оттуда и вытащил. Вот и все!

Я спросил:

— И ничего при этом не сказал?

Изосимов помялся:

— Не помню.

Но я же видел, что он говорит неправду.

— Товарищ Изосимов, так нельзя. Вы, как свидетель, обязаны сказать все, что знаете.

— Ну, бросил так, промежду прочим: еще к ней полезешь — не такое устрою!… И все, больше ничего не говорил, честное слово! И то, я считаю, пустяк, зряшные слова.

— Не такие уж они зряшные, — проронил я, записывая подробнейшим образом показания Изосимова.

Сам Степан Олеша и диспетчер Тиунов ничего нового не показали. Я лишь запротоколировал мои предварительные с ними беседы.

Олеша почему-то встал на дыбы, не захотел подписывать свои же показания.

— Я вам сказал, а писать не обязательно.

— Такой порядок.

— Не буду — и все!

Так и отказался. Я все написал сам, понес показать Фролу Моисеевичу — может, что не так оформил. Он сразу увидел, что подписи свидетеля нет.

— Отказался? То есть, как отказался?

— Его право, Фрол Моисеевич.

— А ну, давай его сюда!

Я позвал Олешу. Фрол Моисеевич, грозно хмурясь, нажал голосом:

— Нарушать! А ну — подпиши!

И Олеша, испуганно косясь на него, поспешно стал выводить свою витиеватую роспись.

— Вот так! — победоносно посмотрел на меня Фрол Моисеевич, когда мы остались одни. — С ними так!

Доказывать, что он допустил незаконный нажим, было бессмысленно. Формально Фрол Моисеевич Олеше не угрожал. Предложил подписать — тот и подписал. А тон… Тон в деле не остается. Но мне этот «стиль работы» не понравился, очень не понравился.

Итак, главные свидетели допрошены, протоколы готовы и подписаны. Теперь надо сесть и хорошенько продумать свои дальнейшие действия.

Я сел — и тут же встал: позвали к начальнику.

Майора Антонова в кабинете не было. Вместо него в кресле величественно восседал заместитель начальника отделения капитан Квашин.

Этого неопрятного, в засаленной гимнастерке толстячка, видимо, одолевал бес честолюбия. Стоило майору отлучиться ненадолго, как тотчас же Квашин перебирался из своего точно такого же кабинета на первом этаже в кабинет начальника и приступал к торопливому и бестолковому командованию всеми. Я удивлялся, как Антонов терпит такого никчемного зама, и не находил никакого другого объяснения, кроме одного: он сам хотел быть полновластным хозяином в отделении, ни с кем, даже с заместителем, не делить власть, и недалекий Квашин на этой должности его вполне устраивал.

— Звали, товарищ капитан?

— Да! — Он барственным жестом протянул бумагу. — Гляди, твоя?

У Квашина, в отличие от начальника отделения, была отвратительная привычка говорить «ты» всем, кто стоял на служебной лестнице ниже его, даже женщинам и работникам чуть ли не вдвое старшим по возрасту.

Я посмотрел: заключение из экспертизы. Ну-ка, ну-ка!

На первый вопрос — вызвана ли авария внезапным разрывом шланга — эксперт дал вполне определенный ответ. Да, причиной аварии явилось быстрое вытекание тормозной жидкости через место разрыва при сильном нажиме на педаль тормоза во время спуска машины под уклон.